В Москве Женя сразу же прибегает к любовнику Андрею (Василий Лановой), который вскоре окажется негодяем, а пока он во всем с ней соглашается, сдувает пылинки, варит кофе, возит на прогулки. Негодяем он стал по двум причинам.
Во-первых, он никак не хочет взять на себя ответственность за её решение, как бы она не пыталась перекинуть ему все мячи. «- А тебя не смущает, что у меня есть муж? - А тебя?». А узнав, что она совсем ушла от мужа, тут же предлагает быть вместе, причем на её условиях. Но только так, чтоб она потом ни о чем не пожалела. Она же приняла его слова за нежелание и нелюбовь.
(Надо сказать, что перебрасывание ответственности героиня практикует не только с любовником, но и с сыном-подростком. Приезжает к нему в лагерь, чтобы сообщить, что они с папой расходятся, и - «я хочу, чтобы ты хорошенько обо всем подумал». О чем должен был думать парень в этой ситуации?)
Во-вторых, он имел несчастье открыть рот и начать диспут. Конечно, мужик загнался вот в этом своём «это мы вам дали равноправие», но в целом все же приводил аргументы, в то время как она – только аффекты. Или откровенную чушь: «Когда женщина была бесправной и зависимой, ей полагались рыцарство и любовные вздохи». Это не «ей полагались», а так самим мужчинам нравилось развлекаться. Будь женщина якобы наверху (у рыцарей да трубадуров), будь снизу (у домостроевцев), все едино – она не ровня. А потому ни о какой любви и говорить не приходится. В неравенстве нет и быть не может зрелой любви.
Героиня весь фильм либо злится, либо пытается сделать больно. То себе, то другим. Её садомазохистическая динамика восхищает. Вот она на вокзале бежит позвонить и помолчать Негодяю в трубку. И горько разрыдаться, как если бы он не хотел с ней говорить. Вот Юрий, следующий, третий уже по счету страдалец от её выходок, пытается за ней ухаживать, помогает встать со льда, в ответ она огрызается. В другой сцене она его прогоняет, он признается в любви, она его снова гонит, он встает на колени, она убегает. Нет, наверное, это и называется «добиваться женщины», такие кошки-мышки вполне органично встроены в ритуал ухаживания и любовную динамику. Но это когда оба понимают, что все кончится хеппи эндом, и он её «выиграет» на радость обоим. А вот проморозить парня полтора часа по зиме, не придти, не извиниться и даже не объясниться словами (сам должен понять, если глаза есть, почему не пришла), уже мало похоже на любовную прелюдию.
Вообще с чувствами у героини плохо, сам режиссер это показывает прямым кадром в самом начале. Не с аффектами, с аффектами там «все в порядке», так и бьют фонтаном, а именно с эмоциональностью. Героиня неживая. И живое ей претит. Еще Андрей заметил, что человечьи поцелуи её не больно интересуют. После того, как та удивилась, глядя на дождевого червя, зачем природа создает такую мерзость? Червь, сдается мне, подумал то же самое.
Принимать любовь героиня не умеет, зато умеет её требовать и требует её доказать. А у неё самой вообще очень мало чего в жизни про любовь. Не про страсти-мордасти, а про самую обычную, «бытовую». Она воюет со свекровью за власть, а совсем не за любовь к мужу и сыну. Да и к последним не видно теплоты.
А вот Негодяй-то как раз легко говорит о чувствах. Не в смысле легко бросает слова на ветер, а не боится их произносить, как и не боится любить. Не кидается словами «навсегда» и «навеки», не торопит события, но и не избегает их. Он «размороженный», одним словом.
А героине разморозки хватает ровно на несколько минут, да и то под влиянием аффекта. Полтора года Юра «пытался жить без нее, не вышло», она видит его в окно и выбегает почти в чем мать родила на зимнюю улицу. И тут же снова обратно.
Кстати, Негодяй-то, как выяснилось, ей писал, она не отвечала. А Молодой не писал, просто грамотно мариновал её неизвестностью, а после окатил горячим жаром тех слов, которые он мог легко угадать, что мелодию по трем нотам, это не сложно. Неси только романтическую чушь с минимумом смысла. «Мы стали рассудочнее, боимся больших чувств.»
Очень сильная садо-мазохистическая сцена – когда за Евгенией приезжает сын. Нисколько не скрывая, что она нужна им с отцом там, в Москве, потому что её свекровь и его бабка умерла, а дома некому готовить и убирать. Подчинение этому требованию героиня считает следованием моральному долгу, экая удивительная покорность у этой своенравной женщины. Но сыночек не только ей командует, он еще и намеренно и со сладострастием наносит еще один удар, сообщая, что её Андрей замутил с её же лучшей подругой. Она вешает сыну пощечину, а когда тот спрашивает, за что, отвечает: за то удовольствие, с которым это было сообщено. Ну, что тут скажешь? Достойный сын своей же матери.
Вообще фильм как будто про дилемму «чувства или долг». Героине, как и положено героине положительной по задумке режиссера, повезло, ей удалось совместить два в одном. Она возвращается в Москву, а Юрий настырно едет за ней, не спросив согласия, но мы-то понимаем, что все только начинается и впереди. А если вдуматься, то становится понятно, что нет у нее ни долга, ни чувств. Даже вспышка любви к сыну видится именно как вспышка, а не ровное нормальное родительское чувство. Отчужденность с матерью и сестрой, с коими, судя потому, что она толком не знала, сколько лет младшему племяннику, не общалась годами. И долги у нее ровно до тех пор, «пока не разлюбила». А что же тогда есть? Есть нарциссические страдания, есть пси-садомазо, есть куча женского невротизма. А больше ничего и нет.